Боевое каратэ Koi no takinobori ryu. Как закалялась сталь

Публикации, раскрывающие основные положения боевого каратэ Koi no takinobori ryu

Как закалялась сталь - 2

Оглянувшись на свои поражения, я понял, что в эти моменты был всего лишь недостаточно беспощаден по отношению к себе… (Кои но такинобори рю нюмон А. Кочергин)

Читать данный опус вовсе не обязательно, потому как в тексте присутствует неформальная лексика, и описываются совершенно отвратительные события. Участвовать в подобном автор не рекомендует никому и уж тем более ни к чему не призывает. Данное «произведение» - это просто частный взгляд на реальную боевую, психическую подготовку. Отношение к написанному оставляю на Ваше усмотрение, натужно пытался написать что-то поучительное. Если читать без иронии к автору, то может стошнить, - следовательно, читайте с иронией. Все имена, события и даты подлинные. Неприятного Вам чтения!
P.S. Самовлюблённость повествования отнесите всецело на слабохарактерность и позёрство автора.
P.P.S. Спасибо Дмитрию, натолкнувшему меня на мысль кинуть весь этот бред в сеть.
P.P.P.S. Спасибо депутату, писателю и моему другу Сергею Андрееву, что не написал всю эту гадость за меня
P.P.P.P.S. Огромное спасибо космонавту Гагарину, показавшему, что невозможное следует делать весело, с криком «Поехали!»

День рождения

В этой конкретной жизни не было ничего более страшного и более важного, чем детство.

Всё начиналось, как в дешёвом американском фильме-сказке про тщедушного мальчика, в следствии «мутаций», ставшего прямо-таки шайтан - каратистом...

Не спал уже часа три, точнее находился в том тонком пространстве, где уже не реальность, но ещё не сон, тревожное оцепенение, полное уничтожающих мыслей... «Зачем, ну зачем вообще я родился? Чтобы терпеть всё это? Какой в этом смысл?» Проще и логичней было сдохнуть, только открыв глаза и не успев сказать многозначительного «Вау! Вау!», чем вот так кувыркаться липкими от холодного пота ночами, задыхаясь от ужаса, собственной ничтожности и ненависти ко всему живому, безучастно взирающему на это унижение. «Нет, так нельзя, уж лучше, на хрен, это хоть как-нибудь закончится, чем будет продолжаться, как многосерийный фильм ужасов, где роль центральной жертвы достаётся постоянно одному и тому же персонажу, а именно - мне...»

Окраина большого рабочего города. 1977 год, тогда всё было не так, и планета Земля ещё была удивлённой обладательницей двух политических систем. Народ в «счастливейшей» из стран жрал водку, носил неизвестно каким способом ввезённые и на какие сбережения купленные джинсы и дерзкие миниюбки, сшитые мамой из шторы, и обрезанные против её желания «по самое не балуйся», бельё было отечественным - типа трусы синие, майка белая; лифчики девкам, в силу их фасона и надёжности, выдавались буквально для тепла, благо климат, как и сейчас, был прохладный, а женские трусы иначе как парусами назвать было нельзя, что никоим образом не уменьшало ценность и притягательность девственно заросших лобков. Всё просто и без буржуазной чепухи типа эпиляции, пирсинга и мелирования. Да, что говорить, о том удивительном по чистоте убеждений и телодвижений времени, если даже татуировки, точнее наколки, по большей части, имели критическое или патриотическое содержание. А не наносились, как сейчас, на мускулистые и не очень, тела для эстетских выкрутасов. Как Вам, вот это нравится: «Не забуду мать родную!», «Они устали ходить под конвоем», «Смерть ментам», ну и почти стихи: «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок!». Портреты Ленина и Сталина вполне уживались с черепом и костями, а куполастые спины, всего лишь указывали на количество отсиженных лет, а вовсе не на исключительную набожность «холста».

Молодняк ходил на танцы. Пытался, пренебрегая отечественными презервативами «в тальке» (за 2 копейки), яростно трахаться прямо в кустах у домов культуры. Беззаветно дрался, отдавая предпочтение групповым действиям и бодро применяя колы вырванного штакетника и разобранные на части парковые скамьи. Всё было жёстко, не очень умно, уж вовсе не манерно, но очень честно и гипертрофированно конкретно. Находясь в одинаково болотистых условиях, молодые люди редко выделялись имущественными признаками. А вот вызвать гормональный всплеск у предмета страсти, истыкав розочкой от бутылки рожу незадачливого конкурента, - это будьте любезны, это у нас завсегда такое одолжение...

В этой более чем подвижной и остро агрессивной среде не было места слабости. Не сознавая первопричины, мальчик пытался избежать хотя бы физической несостоятельности. Проводя долгие дни в одиночестве, самозабвенно ворочал самодельную штангу в 37 кило. Тянул старый экспандер и отжимался, свято веря, что это может каким-то чудесным образом изменить его ничтожное, ущемлённое существование. Мышцы росли, благополучно миновал пик полового созревания, гормонов было, хоть анализы продавай, как допинг, а у тринадцатилетнего парня всё обстояло, как в курятнике: «По шею в дерьме, а на голову благодарно гадят низколетящие куры».

По сути, воспитывала его мать, работавшая в двух местах одновременно и не имеющая времени на такую роскошь, как чтение умных книг или вязание. Точнее не воспитывала, а иногда вполне педагогично порола за то, что воровал из жд. вагонов арбузы и плохо учился по русскому языку (фу-у, какая гадость). При этом убедительно увещевала не пытаться курить, упаси Господь, не драться и не дружить с «плохими ребятами из соседнего двора»: «Лучше отойди и скажи, что ты с ними в разведку не пойдёшь...», что делать, её поколение было воспитано на патриотических кинофильмах и официальных рассказах о войне, в которых не было место подлости и бытовухе, а герои напоминали мраморных, в своём совершенстве, греческих богов, с идеальными поступками и декларативными словооборотами. Ему остро не везло прямо с рождения. Отец в моменты пребывания в сознании был вполне милейшим и ласковым человеком, но страсть как любил выпить, что кардинально меняло ситуацию на противоположную. Причём пил он не умело, как-то по-детски: всегда до зелёных соплей, всегда с сочной блевотиной «на бис» в конце процесса, и всегда с концертом по «заявкам от обожаемой семьи». Мать, впрочем, как и все матери, была женщиной нерядовой красоты и вышла замуж за этого мужчину лишь потому, что он вдруг взял, да и перевёз свои вещи к ней в коммуналку. Отец всегда помнил «как это было», так и не сумев простить подобного отчуждения. Как только доза превышала 200 грамм «белой», т.е. водки, папа Коля начинал вспоминать про то, что красавица, мама Люся, очень даже может быть, что изменяет ему, так как вышла явно не по любви. Надо сказать, что для неё это был второй брак, как, впрочем, и для него. Первого мужа у мамы убили, точнее, избили и повесили уже изуродованное тело, - весёлые были времена. Отца первая жена бросила - дерзко, цинично и даже как-то картинно, у них только что родился сын Сашка, отец поехал в командировку, был он буровым мастером и получал безумные по тем временам деньги 3000 руб. «старыми» (1956г). Он только уехал, а вслед ему летит нежнейший привет в телеграмме: «Коля зпт милый не приезжай больше зпт я выхожу замуж зпт о разводе не беспокойся зпт я всё улажу тчк». Вот такое, блин, «зпт» на всю голову. Стоит ли удивляться, что впечатлительный мужичок, ниже среднего роста, с забавным животиком и безудержной страстью писать лирические стихи «а-ля Есенин» перегрузился на половой теме и тихо, булькал внутри головы тем, что обычно находиться несколько ниже спины.

Картины избиения матери и метания металлических предметов домашнего обихода на дальность и точность ни в коей мере не способствовали укреплению детской психики. Во время этих, ночных безумств, у малыша часто отказывали ноги, а уж истерики с синими ногтями, белым лицом и потерями речи, так это просто как, здрасьте.

В итоге мальчик был зашуган вне всякого предела. Так, приходя в парикмахерскую, сразу забивался в угол, стесняясь спросить, кто последний. Тупо, затравлено ждал, когда все «кончатся», и был безмерно благодарен какому-нибудь неравнодушному дяде, заметившему его малозначительное присутствие, и сообразившему, что этот заморыш, видимо, что-то решил сделать с волосами, - вон у него как чубчик растрепался. Мама любила видеть его стриженым («потому гигиена!») - продвинутые сверстники давно уже перешли на «молодёжную», а он, объект насмешек, всё ходил с малолетним, свеже оформленным «чубчиком». Эти обстоятельства никоим образом не могли повысить его популярность или развить его коммуникабельность, скорее пропасть между ним и окружающим миром разрасталась на глазах, ещё бы пара сантиметров, и прыжок на ту сторону был бы уже не возможен. Он прыгнул...

До школы было метров четыреста, - пара минут прогулочным шагом, для уверенного в себе человека. Он покрывал это расстояние с живостью и примерным результатом, жопасто-ногастого Бена Джонсона, несвоевременно прекратившего выступления спринтера (почтим его карьеру вставанием, но пожурим за допинг: ай-я-яй!).

Подростки - вообще очень жестокие существа. Подростки образца 1977 года были прелесть, какие сволочи, а подвид «шпана с грязных улиц рабочего города» - просто чудо, как хорош. Многочисленные, весело сделанные по пьянке, дети своих неказистых отцов, что с них взять... Водились они в изобилии, причём их бесцельно блуждающие стаи барожировали почему-то аккурат на путях продвижения к его «граниту науки». Так что в день было как минимум два забега - до школы и обратно, - и не факт, что этот бег с препятствиями не завершался «ДТП».

Били его часто, а из-за овечьей безответности били долго и беспричинно. Били потому, что слабость привлекательна; потому что бежал, да не убежал; потому что срочно нужны 20 копеек, а у него нет; потому что здоровый и по-бабьи трусливый; потому что просто скучно, а тут этот маменькин сынок, хренов. В школе он старался не выходить из класса - могли напасть старшеклассники, хотя и однокашники времени даром не теряли. Ужас одним словом, - долгий, бесконечный, холодный ужас каждую секунду, каждый день на протяжении очень многих лет подряд. УЖАС, паника, страх перед всем и всегда, парализующий, унизительный. Страх, рождённый пьяным, невменяемым в своей ущемлённой жестокости отцом, взлелеянный нелогичной и оттого неумелой материнской любовью и истерически раскрученный собственной, уже не вполне здоровой психикой.

Вышел рано, шёл жёстко, вдалбливая каждый шаг в асфальт и бубнил: «Убью! Убью!» Слёзы душили – не дышал, а хрипел. Напряженно шёл, не видя дороги и не понимая, почему на него так матерятся и сигналят шоферюги. Даже удивительно, как в его руке не оказалось отвёртки или ножа – совершенно очевидно, что шёл убивать. Кого и за что - не знал, но знал, что хочет убить, возможно, даже себя. Впрочем, какая разница, жить так дальше, было не выносимо, так КАКАЯ РАЗНИЦА, он шёл...

Уткнувшись в угол вестибюля школы, стоял и трясся от холодной нечеловеческой ярости, слёзы высохли как-то сами собой, глаза остановились в одной точке, а сам он весь похолодел задеревеневшим телом. Выбор был сделан, оставалось просто стоять и ждать, как стоят и ждут сигнала боевой трубы стойкие, оловянные солдатики. Как и следовало ожидать, долго стоять не пришлось, «на живца» попался некто Коля, - человек всего лишь полу хулиганских наклонностей, то есть даже не «центровой», но от того еще более цинично относящийся к существам более низкого уровня существования.

Не сохранилось в памяти, что было сказано, помнится лишь - в какой манере, ну и запомнилась снисходительная улыбка на лице Коленьки, впрочем, стертая где-то через пару секунд после первой надменной фразы. Причём стёртая вместе с чертами лица - удар был неожиданной силы, лопнула кожа от скулы до носа, да и нос подвергся не вполне удачному тюнингу. После того как рухнул «старый забор», он яростно пинал его обмякшее, тряпичное тело. Голова с приоткрытым, окровавленным ртом, весело тряслась, отзываясь на удары и покрывала стены кровавыми веснушками - Коля был без сознания. Когда кто-то, в каком-то количестве, вдруг попытался оттащить его, начал заунывно, по-звериному выть. Изо рта летела ржавая пена от прокушенной губы, стекленеющие глаза сочились ядовитыми слёзами, и вместе с воем, этими соплями и «свинцовыми» слезами из него болезненно вытекали все эти годы унижения, ужаса и позора, бессонные ночи и убийственные мысли о собственной неполноценности.

После этого дня дрался чаще, чем менял носки, а у него их было аж 3 пары. С ним перестали спорить, потому что он редко утруждал себя доводами вербального характера. Он начал пить, что вполне свойственно, для подростка в период самоутверждения, и каждая пьянка заканчивалась, часто беспричинным, побоищем. Было ли это плохо? Да, наверно, но он жрал и упивался этим грязным, но уже нестрашным миром. Его миром, которого ему так не доставало все эти бесконечно долгие тринадцать лет - всю его жизнь. Однако при всей благоприобретённой удали у него так и не получилось забыть склизкий вкус унижения, и каждая чужая боль и страх откликнутся у него в душе слезами той самой важной ночи, ночи «предродовых» судорог, схваток и мук.

Все мы родом из детства, вот только у каждого оно исключительно своё. Как странно, что мы ещё ухитряемся сосуществовать при тех абсолютных несовпадениях условий формирования личности в самом начале. Прав господин Зигмунд: «Жизнь человека - это преодоление детского комплекса». Никто и никогда не сможет напугать человека, знающего уничтожающий вкус и подлинную цену страха, чувства, порой более сильного, чем любовь.

Днём рождения человека следует называть мгновение, когда он таковым становится, а далеко не момент начала его физического существования, - мнение автора и не обязательно правильное…

Продолжение...